Больше.Слишком многие слишком верили в то, что бед на земле немерено, в то, что счастье давно потеряно и что мир всё равно умрёт. Слишком больно им было видеть смерть, слишком страшно было вперёд смотреть, слишком боязно было умереть, не окончивши свой полёт.
Слишком смелые и наивные, слишком гордые, справедливые, слишком честные и правдивые, порешили свой мир убить: он уже больной, он ослеп, оглох, он споткнулся в грязь, но не встал, не смог, изнутри гниёт – по спине озноб. Зачем зря его лишь томить?
И не думали, чай не ставили, не гадали и не лукавили - просто дуло к виску приставили, равнодушно спустили курок. И без излишних сцен – тихо - умер мир, в честь него – скупой похоронный пир: вместо сахара в суп клали рыбий жир, вместо соли – отбросы впрок.
Погребли его без всех почестей, сколотивши гроб из его костей, взявши оберегом от всех страстей его сердце, разбивши грудь. Но не победить мёртвым добром зло. Что б ни делали, им не помогло. Сердце без души тиной поросло - заструилась по венам ртуть.
И пришла чума к ним в промёрзший дом, и пришла война. В небе грянул гром, и разверзла пасть с бесконечным дном твердь земная, устав терпеть. Поглотила всех. Затянуло тьмой всё вокруг, и спит под немой луной земля мёртвая. Стоит гулкий вой - лишь ветра смеют в голос петь.
Больше.Тонны бездушных – бетонных – объятий. Рядом чужой человек. Уходил бы… Стоны, стенания, сипы проклятий. Взглядом друг друга давно мы убили. Гоним по встречной – что за поворотом? Гоним по встречной – да всё равно, что там!
В опустевшей постели – остывшее тело. Хорошо, без детей – они б не заслужили. Разойтись не посмев, ненавидим несмело. Горячо на щеках, но холодно – в жилах. Гоним по встречной – коснуться губами… Гоним по встречной – ну что, поиграем?
В квартире - унылые тени, не люди. Когда-то мы были стервозно красивы. На завтрак замёрзшее сердце на блюде. Сейчас – поедаем друг друга живыми. Гоним по встречной – переспим на прощанье? Гоним по встречной, глаза закрывая…
На холоде голой стоять – до предела. Мы ищем забвения – ищем друг друга. Охрипшее горло и сорваны нервы. Мы нищи: быть рядом – и тут же в разлуке. Гоним по встречной, за сто выжимая. Гоним по встречной – скорее, до рая…
Заводи у машины мотор – и меня. Я сцепление наших сердец отключаю. Заводи меня, гонкой за прошлым маня. Цепенею – по ласкам твоим так скучаю. Гоним по встречной – педаль до упора… Гоним по встречной – в траву светофоры!
Мы за руки будем держаться до смерти. Мы клятву друг другу давали безмолвно. Мы любим - мы просто устали быть вместе. Не разожмём пальцы – мы связаны кровно. Гоним по встречной – плевать, что по встречной! Гоним по встречной – отчаянно, вечно…
Больше.В руках мел – крошу. Я пишу о тебе кровеносным сосудом в моём глазу. Ты моя боль, оголённый нерв. Щекочешься запахом едким в носу. Я чую след твой за тысячи вёрст и следую нити его неотступно. Бреду за тобой, как неверный пёс, следы за собой заметая преступно. Ты не увидишь меня за спиной и не услышишь меня в тишине - лишь шорох листвы, вздохи воздуха, вой... Бой твоего сердца - в моей голове.
А хочешь, ты завтра уже не проснёшься и не окунёшься в новое утро? А хочешь, ты в вечность со мной унесёшься со скоростью, словно лихая минута? А хочешь?.. А хочешь?.. А что же ты хочешь? Я мир постелю у тебя под ногами. Ты дерзко, нахально, ты громко хохочешь – грешно потешаться ведь над дураками. Но я, безупречный, беспечный дурак, стал тише своей незамеченной тени. Ты взгляд свой легко превращаешь в кулак и бьёшь меня, ставя меня на колени. Как будто бы в шутку, случайно задела, а я – собираю себя по кусочкам. Ты робко моргнёшь, оглянёшься несмело и быстро сбежишь от меня на носочках. А я тебе вслед затяну свою песню и поспешу за тобою на крыльях.
Ты рядом, я рядом, но мы – мы не вместе. Быть может, лишь только на плитах могильных.
Больше.Писать длинные послания-поэмы, отправлять неверным адресатам… На руках струятся реки-вены. Боль на соль из глаз и кровь из рук богата… Осень золотит сухие листья, а ещё вчера – зима снегом дышала, было пасмурно-светло и бело-чисто… Но сегодня вновь повсюду сыро стало. Я сейчас одна в людском потоке, в токе крови бродит антитело… Я сейчас одна… одна… Разряды тока сквозь подошву все уходят в землю. Все слова – в поэмах разлетелись, словно звёздочки-снежинки, безвозвратно. Не придёт ответ. Придёт – так не осмелюсь… Адресат неверный… слёзы… боль… в землю разряды… В голове кружится листопад – не меньше, чем снаружи, а дыханье не теплее, чем у снежной королевы… Я одна… на руках вены… кровь… а внутри стужа… Осень золотит мои натянутые нервы.
Больше.Рубаха мокрая, прозрачная, прилипла. Мне холодно, я, кажется, простыла. Весь город – в отражениях, умылся. Когда в последний раз гроза так бушевала? Вот из кафе счастливые сухие вышли, автобус к остановке – окатило. Пассажиры вошли внутрь, и он за поворотом скрылся, только я стою на улице – как и стояла.
Мне б постучаться в дверь – и чтоб открыли, и улыбнулись, приобняли, ободрили, и проводили в зал на кресло у камина, и принесли варёное какао, носки махровые, и пледом чтоб укрыли… Не потому, что вид несчастный, как у пилигрима, а просто потому, что человек родимый, а я – как будто по дождю к нему бежала.
А мне бы кроху человеческого счастья - как те, которые бросают птицам. Взамен отдам всё, что имею, от сердца чистого – за кроху, за одну лишь кроху. Ведь знаешь, как одной стоять в ненастье - вода течёт, задерживаясь на ресницах, жмурюсь, о завтрашнем думать не смея. Придумай за меня – чтоб не было так плохо?
Просмотри почтовые открытки, выбери, которая особенно понравилась, отметь место на карте или глобусе, не жди никогда – слышишь?! – до утра. Пришли мне мои радости посылкой - я буду ждать на этом самом месте – чтоб доставили, даже когда уедут все последние автобусы. Придумай моё завтра – лучше, чем вчера?
Больше.В правом ухе серьга - чека от гранаты, в сердце зашит снаряд. Два кубика льда – если в чай кому надо - вместо зрачков горят.
Капкан между ног, из сосков течёт яд – кукла для взрослых детей; если ты одинок, озяб и обмяк - я лекарство для всех страстей.
Нужно мясо для пушек или для мясорубок, гирлянда из тонких кишок? Расчленяй безоружно, небрежно и грубо - делай так, как тебе хорошо.
Мне не больно, не холодно, не сиротливо и даже не пусто внутри. Не ради такого меня породили, не ради такого ласкали, любили, но ради такого сказали: «Умри!»
Больше.тонкокожие шрамы тонкие брови с шармом тонкокостные прохожие похожие рожи из крокодиловой кожи порошки-анальгетики ментол с сигаретами таблетки сиделки подсели на аптеки на оптику заточены в башнях каменных клеток трансформаторных будок цветы-незабудки на свежей могиле колготки в сетку всё, что угодно лишь бы подольше не уходили
Послушай-ка, что я тебе расскажу, тебе такое и не снилось…
Больше.Представь себе: Индия. И я, и мама, и сестрица, меньшая. И крокодиловая ферма, да не та, о какой ты думаешь – а переделанная под неё двухкомнатная квартира! Удалось представить, как это выглядит, когда вдоль стен стоят диваны терракотовых оттенков, а в воде на полу плещутся они, крокодилы? Диваны длинные, узкие (вдвоём не разойтись), впритык приставлены друг к другу. Два смуглых дрессировщика в летних одеждах: свободного кроя рубахах с рукавами до локтя, заправленных в свободного кроя светлые штаны, закатанные до колен, - ходят у противоположной стены. Ни мамы, ни сестрицы рядом нет, но не беспокойся: с ними всё хорошо, я это знаю. Иду из одной комнаты в другую, пытаясь преодолеть дверной проём, не привлекая к себе слишком много внимания – не получается, крокодилы следуют за мной по пятам, мне становится не по себе. В той комнате, куда я направляюсь, одна рептилия вылезла погреться прямо на дальний диван, и когда я его вижу, меня накрывает осознание того, что я нахожусь в пределах досягаемости крокодилов. Словно в подтверждение внезапной мысли, один из них тянет ко мне открывающуюся пасть, но его вовремя отгоняет дрессировщик, и…
Смена декораций.
Всё та же Индия. Та же квартира, переделанная под крокодиловую ферму, с одним отличием лишь – вдоль стен теперь стоят вместо диванов высокие шкафы, похожие на книжные. По ним проворно лазают, разглядывая крокодилов, индиец с сыном лет 12-13. Одно неловкое движение – и вот оба срываются вниз, к открывающимся наперебой пастям, в полёте отец лишь успевает прикрыть собою сына и попадает прямо в зубы, мальчонка же по его телу перебирается на скалы (нет, уже не шкафы, их больше нет, как больше нет квартиры – есть скалы и открытый мир!) и успевает выбраться наверх. Отец погибает…
Всё та же Индия, всё тот же мальчик, ему уже, наверное, 14. Или 15. Он стал погонщиком слонов. Доводилось ли тебе когда-либо слышать, что слоны не ничего забывают и не прощают обиды? Одно неловкое движение – и мальчик случайно обижает своего слона. Разгневанный, слон проклинает своего хозяина, совершая странный ритуал. Представь картинку в оттенках сепии, представь понурую слоновью морду, слоновий глаз и маленькие слёзы, скользящие по щекам, по хоботу, представь, как слон гудит низким утробным голосом: «Аззз ззз ззз аззз аззз азазазаз азззз азазаза», - и вызывает духа. Вызванный дух скользит по телу зверя смутным силуэтом, похожим на африканские маски культа Вуду – вырубленные из тёмного дерева, с резкими, грубыми очертаниям, - маска кажется очень злой. Слон уходит, а разрушительная ипостась духа, состоящего их двух ипостасей: разрушительной и созидательной, - вселяется, тем временем, в мальчика, чиня невзгоды. Сначала у мальчика умирает мать, затем – один за одним – вымирают родственники, потом мальчик лишается своего положения, уважения, становится изгоем и преступником (крадёт, чтобы прожить), пускается в бега, его преследуют... Ему исполняется 19. Или 20. Знаешь, а ещё была одна девушка, в которую он был влюблён ещё до того, как лишился состояния и совершил преступление, и тогда её родители были даже не против, чтобы они поженились, но потом, разумеется, подыскали ей более подходящего жениха. Её мнение никто не спрашивал, это было как-то в порядке вещей.
И вот этот мальчик – несчастный, измученный, потерянный, преследуемый полицией и прочими невзгодами – пробирается ночью в дом своей возлюбленной. Накануне её свадьбы. Девушка плачет – от жалости, от отчаянья, от боли, от страха, от тяжести чувства вины и непрошедшей любви – плачет и говорит ему, что он всё ещё дорог ей, что ослушаться родителей она не посмеет, что завтра уже будет свадьба, что ему теперь нужно уйти… Как думаешь, что почувствовал мальчик от этих слов? Как думаешь, почему он её изнасиловал? Как думаешь, о чём он думал, оставляя её рыдать в одиночестве? Панике девушки не было предела: её обесчестили, сделав позором для родителей, для всей семьи, ей приходит на ум покончить с собой. И тут – начинает играть странная, но приятная музыка, по телу девушки скользит смутный силуэт, похожий на вырубленные из тёмного дерева африканские маски культа Вуду с резкими, грубыми очертаниями – почти такой же, как по слону, когда он проклинал мальчика, только на этот раз маска кажется доброй. Созидательная ипостась вызванного духа вселяется в девушку, и…
Больше.Пурга серебряная силилась, ярилась, усмехалась, смеялась в голос, вдруг – белоснежной девой обернулась! Потяну-улась, огляделась, улыбнулась, руками развела, ногой притопнула, пустилась в пляс, а после - и вовсе вскачь!
Оглядела земли, полыхающие светом радуги-дуги, нарекла себя Владычицей. Стерегла, охраняла чертоги ледяные и чуткие сети снов. Вдоволь насытившись, медведицей обратилась, занырнула в норку, залегла в спячку - до следующего зимнего солнцестояния.
Больше.А внутри поселилась истерика. Головой бьётся-бьётся-бьётся о мои рёбра изнутри (дура!), наружу просится - вырваться хочет. Мне вырвать хочется все свои мысли лживые с корнем языка. Что с тобой, деточка? Всё так неплохо начиналось…
Больше.Апрель. Солнце. Снег. Ветер северный. Собачий холод. Неволчий голод - голод вполне человечий, по пище духовной. Устал от увечий. Окурок тухнет быстрее, чем прикасаюсь губами к фильтру. Ты точно такая же, только не на ветру - а внутри тёплой постели, куда я прокрался несмело, как серый пугливый хищник. Ты улыбаешься слышно, вселяя холод и неуверенность в размеренность моих мыслей. Дрожу от отчаянья. Сейчас у меня есть оправданье: апрель, солнце, снег, ветер северный, окурок тухнет быстрее, чем прикасаюсь губами к фильтру. Ты не такая: тебе нет оправданья, мне – от тебя спасенья. Сгнить бы.
Лёгкий холод по ступням – так в тело поступает кислород, главное, чтобы холод не пробрался через ноги к почкам. Заглотить бы побольше кислорода в трепещущие лёгкие – заглотить, как рыба наживку, и повиснуть расслабленно на крючке. Я не против – вытягивать позвоночник, снимая напряжение в области поясницы. В такие моменты хорошо закрыть глаза и перестать думать. Не медитация и уж тем более не нирвана – простое отсутствие мыслей. И внутренний голос повторяет мантру: «а я рыба, проглотившая кислород, расправляю свою хорду». И вот я уже вытягиваюсь до размера кита – большого синего кита с закрытыми глазами. Внутренний голос поёт в желудке ультразвуком. Удивлённые рыбаки прислушиваются к пению и тоже закрывают глаза. Если ещё и они заглотят крючки – это уже будет революция, а я за мирную эволюцию взглядов. Я ведь большой синий кит, мирно посапывающий с кислородом во рту, моя спина больше некоторых островов в океане, я не могу допустить, чтобы мутили воду в стаканах. Но у рыбаков в этот день не будет улова – все крючки у меня в глотке, все крючки мира, переплавленные в один большой крючок, чтобы он не выскользну из моей пасти. И в моей голове нет мыслей – нет мыслей о том, что, может быть, пора освободиться и выплюнуть кислород. Я самый мирный в мире моряк. И в моём желудке поёт внутренний голос – или это недуховный голод? Ультразвуки по воде разливаются быстрее, чем по воздуху – внутренний голос повторяет свои мантры. «Мои глаза открыты», - и я лишь сильнее сжимаю веки. Я вижу звёзды, и меня уносит ветер, возносит, как пёрышко – я большой лёгкий синий кит, я плаваю в небе и отражаюсь в воде. Моряки задирают головы вверх и крестятся, закрывая глаза. Они тоже повторяют [невнутренним] голосом мантры – это называется «молиться». Когда я вытягиваюсь во всё небо, а моряков становится слишком много, я открываю глаза и размыкаю губы – всё мгновенно исчезает. Я-кит, и небо в океане, и моряки, и поющие рыбы – я просто хотела сказать, что хочу гулять. И что у меня замёрзли ступни. Пора бы закрыть форточку и открыть [входную] дверь.
Больше.Смотри-ка: утро раннее, кажется, доброе, довольно бодрое, солнце – если не улыбается, то точно щурится, как будто ластится. Погода радует, природа знать даёт: всё чередом идёт, жизнь продолжается - и это правильно…
Больше.Что-то есть – такое – во взгляде с засвеченных снимков, послевкусие, как от яда, цветы на поминках и врождённое чувство такта, даже в смерти. Упрекнуть тебя не в чем как-то… странно это.
